Моя жизнь

Жили вместе муж с женой!
Другие - наши земляки.
На кухне спали, за стеной,
И жили как одной семьей,
Как мы, такие ж голяки.

Два года слесарем трудился
Я в Артамоновском депо.
Купил костюм, принарядился,
Но тут же в армию забрился,
Костюм оставил и пальто.

Почти пять лет собаководом
Служил во внутренних войсках,
Из них два года пешим ходом
На границе. Под темным сводом
Сидел в долинах и горах.

По истеченью срока службы,
Вернулся снова я домой!
А дома нет. Ну и в знак дружбы
Вселился я к сестре родной
И, прописавшись - снова в бой!

Работать надо и учиться,
Себя кормить и одевать,
И даже, может быть, жениться,
Своей семьей обзаводиться,
И быстро женушку искать!

Учился в Северном порту
С отрывом я от производства.
Работал прежде на ветру,
Шлюзы в свидетели беру,
И дождь, пургу и руководство.

Шесть месяцев прошли учебы,
Готовили крановщиков,
Учили нас, и были пробы
Грузить шаланды, их утробы
Разновидностью песков.

       Автобиография

В Тамбовской области родился,
В избушке ветхой на печи.
Подрос и босиком носился.
Набегавшись, я спать ложился,
Уж славно грели кирпичи.

Три года ровно до колхоза
Единоличным шли путем,
Кроме топлива - навоза,
Зимой от лютого мороза
В деревне не было. При том
Нас сильно докучали блохи,
Вши, тараканы и клопы.
Хлеба родились  очень плохи,
И в закромах лежали крохи,
Грязь, лохмотья и снопы.

Гнилой картошкой я питался,
Ботвой свекольной, лебедой.
С воды животик раздувался,
И ночью по печи катался –
Весь истерзанный, больной!

И так я рос в нужде и страхе
Почти до девяти годов.
Со смертью рядышком, на плахе
Без штанов, в одной рубахе
Лежал, был умереть готов!

Когда исполнилось мне девять,
Учиться в школу я пошел,
В ней я защитницу нашел -
Учительницу, а учился я
Прилежно, очень хорошо.
С своей нуждой я насмерть бился,
В нужде, быть может, закалился
И потихоньку дело шло.

Когда шесть классов я окончил,
В наш дом нагрянула беда -
Мать умерла. И дело кончил
Я со школой, и не окончил навсегда
Семилетку. Настали черные года.

Хорошо, сестрица Маша
На свой харч меня взяла.
Семь лет продлилась дружба
наша,
Судьба дрянная вышла наша -
Она в недуге умерла,

Оставив пятерых малюток
На попечение отца.
Уж очень, говорят, был круток -
На всем пути жесток и жуток -
На осиротевшие сердца.

Я после черных этих дней
Приехал жить в Москву-столицу.
Тут жизнь пошла моя светлей,
И я окреп и стал бодрей.
А вместо матушки - сестрица.

С больницей рядом МПС
Она жила в барачном доме,
Тут канал и тут же лес.
Два сына, муж и я залез
В одну комнату, и кроме...
(не окончено)

Кого я больше всех любил!

Кого я больше всех любил
В свои отроческие годы?
Судьбу свою благодарил,
Хоть были на пути невзгоды.
Прежде Мать я вспоминаю,
О ней я тяжело вздыхаю!
Мне было жаль ее больную –
Туберкулез давил до слез
Эту женщину младую
И в зной, и в слякоть,  и в мороз!
На печке плакала, рыдала
И тяжко о судьбе вздыхала!

Нас было пятеро детей.
И всех с любовию взрастила,
Всех одинаково любила,
Хоть хлеба не было у ней!

А надо всех обуть, одеть,
И кормить, любить, лелеять!
Вот, потому-то я любил
Ее, святую - мать родную!

Ее был образ очень мил.
В годину страшную, лихую
Была добра и нас любила,
Картошкой по утрам кормила!

За то, спасибо ей скажу
Я в эти зрелые уж годы.
К ней с чистым сердцем, - доложу:
О ней писать я буду оды.
Рассказы, очерки, стихи-
Простите за мои грехи!

                Мать

Бедная мать, жила ты недолго,
И все-то в кручине терзалась душа.
Терпела обиды от "Рыцаря" долго,
А "Рыцарь" тебе не давал ни гроша!

Много ночей ты имела холодных,
Тайком проливая слезу.
Сажала детишек голодных
И в зной, и в метель, и даже в грозу!

Бывало сидишь в раздумье на печке,
И мы тут же рядом с тобой –
Читали книжонки при свечке,
А ты с чулком и иглой!

И гладила нас по головке
Черствой, но теплой рукой.
И рады мы были обновке.
Дарила нам сон и покой!

Мы, дети, тебе помогали
Весною картошку сажать,
Косили траву, поливали
Капусту. Чтоб больше собрать
Овощей, пшеницы, гороха,
Картофеля - всякую снедь,
Чтоб зимой без унынья и вздоха
Не пришлось с голодухи болеть!

А отец всегда был в отъезде
И денег он нам не давал,
А приедет, ночует в подъезде –
Он нашей судьбою играл!

Родитель он был - не родитель,
Потому что он нас забывал,
"Сивухи" был крепкий любитель
И деспот он был, и нахал!

Мы знали, что ты не любила,
Как мужа и горе-отца,
Как ты безумца бранила,
В слезах не скрывая лица!

Унылую песню, бывало, затянешь,
Сидя на печке зимой,
В наши печальные очи заглянешь
И горькой зальешься слезой!

Мы ж следом, головки понуря,
От жалости плачем втроем,
О жизни плачевной горюя,
О детстве печальном своем!

А я рос тогда и мужался,
И сил набирался вдвойне,
Тебе помогать я старался –
Не думал тогда о войне!

Пришла она темная сила,
И ты отдала на войну
Последнего сына. Делила
Ты с ним и очей пелену!

Ушел он, сыночек родимый,
Тебя и меня защитить,
А он предпоследний, любимый –
И его захотели убить!

Убили его в Сталинграде,
В 43-ем морозном году.
Сообщили потом о награде,
И зарыли в промерзлом саду!

Поплакала мать о сыне своем,
О нем она плачет поныне,
О кровном, о близком, родном,
В крови зародившись, в святыне!

И есть она мать, и останется мать,
До последнего вздоха стенанья.
Ночи не может безропотно спать.
Матери - всюду страданья!

             Брат

Ему семнадцать было лет,
Он узок был и тонок.
Особых не было примет –
По-детски голос звонок.

Над детской верхнею губой
Не волос рос - пушинки!
И их заметить мог любой,
Они - как паутинки!

Еще влюбиться не умел,
Как следует, в девчонок.
И жил, работал, как умел,
Как глупый вороненок!

Шутил, смеялся - рад всему,
И жизни шел навстречу.
И все пророчили ему
Счастья, я отмечу!

Не сбылися те мечты
Этих злых гадалок.
Не нашлось такой судьбы
Меж поросших балок!

Пришла весна, за нею лето,
И все перевернуло в нем
Душа его была согрета
Сталью, дымом и огнем!

Она, проклятая, явилась
Непрошенная в каждый дом.
Война тогда ему не снилась,
Въявь услыхал орудий гром!

Первой учительнице (Касмышиной)
Прасковья Павловна, родная!
Я помню Вас, я Вас люблю!
Быть может, Вы теперь больная.
На мрачный лик Ваш свет пролью!

А может быть, глаза лучисты,
И нет морщин, душою чисты.
Я помню те года былые,
Когда за парту в первый раз
Я робко сел, увидев Вас,
И Ваши очи голубые.

И Вы казались мне святой
И доброй матерью родной.
А мной судьба распорядилась,
Что я остался сиротой.
Стихия надо мной носилась,
Мрак к свету заслонив стеной.

И школу я тогда оставил,
И вышел из житейских правил.
Я знаю, Вы добра желали
Мне тогда, но я был глуп;
От мрачных дум остерегали –
Я Вас не понял - был я "труп".

Теперь все с болью вспоминаю –
Сам большой - все это знаю.
Но на Вас я не в обиде –
Вы старались мне помочь
Жить, учиться в строгом виде,
Чтоб светел путь был день и ночь,

И чтоб полночная звезда
Горела к счастию всегда!

И говорю я Вам: "Спасибо
За все прекрасные дела.
Вам долго жить и всем на диво,
Что нас учила, берегла!

И долго Вас я помнить буду.
И никогда Вас не забуду!"

    Учитель географии

Когда-то был у нас учитель
На ножку правую хромой.
Не учитель, а мучитель –
Строптивый, бешеный и злой!

Бранил учеников всех матом,
Указкой бил по голове.
Начальству был большому братом.
Большой прославился молве.

Бывало так: кто шевельнется
Или скамейкой заскрипит,
Сначала, вроде, улыбнется,
Потом ногами застучит!

И жертву за руку хватает,
Тащит к двери и швыряет!
И этот горький ученик
Изображает горький лик.

Жена его - директор школы.
(Мы с жалобой ходили к ней.)
Она в ответ нам втык-уколы,
Он ж становился все подлей!

С утра заправится "сивухой"
И ну частушки петь:
"Завела ногу за ухо" –
Просто муторно смотреть.

На войну его не брали,
Потому что был хромой.
Инвалидность ему дали
И отправили домой!

Вот таков был наш учитель
На ножку правую хромой.
Не учитель, а мучитель –
Строптивый, бешеный и злой!

    Поэт "самородок"

Он не учился в институте,
Большую школу не прошел.
Но путь свой жизненный нашел
В борьбе за искренность и в смуте!

Встревожен он за чувства наши,
За пылкий нрав своей души.
Она цвела, чтоб лучше, краше
Жила в спокойствии, в тиши!

Отдался он судьбе народа,
Он как бы вклинился в него,
Животрепещущая ода
Открыла счастие свое!

К нему приходит вдохновенье
Излить свой пыл в своих стихах,
И передать свое творенье
На счастье в будущих делах!

Мир для него живой - прекрасен!
И быт, сложившийся уж в нем,
И ум его: и чист и ясен,
Мы от него добро берем!

И как бы критик ни смущался,
Хоть, может быть, повержен он,
А скажет: "Всей душой старался",
Но может дать ему разгон!

И он все выдержит обиды,
Ведь - "самородок", не - "поэт".
А поэтические виды
Затмят глаза ему?. О нет!

И вы, друзья, не будьте строги
К поэту и его стиху!
Открыты все пути – дороги
Ему к грядущему греху!
20 марта 1982 г.

                  Разлука

Прощай, Тамбов, мой край родимый!
Прощай, деревня в сто дворов!
Прощай, отец родной, любимый,
Прощай, мой дом, прощай, мой кров!

Прощайте, нивы золотые,
Уж больше мне вас не видать!
И, Вы, красотки удалые,
Которых мне не обнимать.

И та, которая желала
От сердца доброго пути.
Я знал ее в то время мало –
Теперь ее мне не найти.

Уже на утренней заре
Ее напевы не услышу,
И отпечаток на траве
От ножек стройных не увижу.

И, Вы, любимые друзья,
Друзья по мысли и по детству!
В душе храню Ваш образ я
И помню дружбу по соседству.

Теперь мы все живем в разлуке:
Друг от друга вдалеке,
И не пожмем друг другу руки –
В печали, в горести, в тоске.

И как-то на сердце тревожно
От страшной мысли у меня,
Что с вами так неосторожно
Навеки распрощался я.
20 июня 1962 г.

           Друзьям

Быть может, больше не придется
Мне с вами встретиться, друзья!
И сердце кровью обольется –
И оттого заплачу я.

Нас всех судьба разъединила
По разным уголкам страны.
Любовь неверная сгубила,
Принявши подданство жены!

О, как хотелось бы обнять
При встрече Вас, друзья лихие!
Душевно с Вами поболтать,
И вспомнить времена благие!

Потом засесть за стол квадратный,-
Распить шампанского вина,
Чтоб этот вист наш благодатный
Вошел нам в память навсегда!
13 января 1965 г.

           Черное море

Любил я море в час вечерний,
Шум его и плеск волны,
Прибоя ритм закономерный
И его тайны глубины.

Еще любил твои прохлады
И зеркало равнинных вод,
И кораблей твои армады,
И белых чаек перелет!

Еще любил твой нрав задорный,
Накат трехъярусной волны,
Ход катеров и шум моторный,
Звезд отраженья и Луны.

И не раз твой брег песчаный
С оружием наперевес,
О, край волшебный и туманный,
Стерег, чтоб враг не перелез!

Три года я дружил с тобою,
Восхищаясь красотой.
О Море, ты передо мною,
Шумя, вздымалося волной!

Тебя я, Море, помнить буду!
Тобою я дышал и жил.
И долго, долго не забуду
Все те места, где я служил.
20 сентября 1964 г.
 

Воспоминания о пограничной заставе

На заставе есть солдаты
В службе опытом "богаты",
Но эта опытность в кавычках -
На бутылочных затычках!

Два таких у нас нашлись:
Зайцев и Кабанов.
Они по-дружески сошлись
За парою стаканов.

А Лапшина к другому тянет –
Увидит даму, так и вянет.
Склоняет голову пред ней,
Она идет, а он за ней.

И пошел он в самоволку,
Но в этом мало было толку.
Комендант наш сгоряча
Дал десять суток строгача.

А ефрейтор Авдальян
Был собою очень рьян.
Пол однажды шваброй мыл,
Всех подряд солдат он бил.

Не шлепай по сырым доскам.
Шлепать может лишь он сам.
Солдат Калугин, мой земляк,
Старшин не слушался никак.

Был бесшабашный и нахал –
Старшину за уши драл.
Еще был Перушев - сержант.
Злой, коварный, как сектант.

Бил кулаком солдата в грудь.
Писать о том мне просто жуть.

Такие были вот солдаты
В службе опытом "богаты".
28 мая 1983 г.

     Воспоминание

Когда я жил еще в колхозе,
Мне было лишь семнадцать лет:
В земле копался и в навозе.
Любил ли я кого, иль нет?!

Меня, я знаю, не любили
За то, что был молокосос,
Невесты все меня корили
За то, что слабеньким я рос.

И что я плохо одевался,
Все презирали там меня;
И что без матери остался,
Что сиротой остался я!

И что жилища не имел,
И надлежащего в нем быта.
Я жил в опале, как умел,
И жизнь моя была убита.

Но Вам скажу, мои друзья,
От сердца - пламенной души,
Одну любил дивчину я
И целовал ее в тиши.

Глаза ее лучисты были,
Стан строен, гибок, молодой,
А губы мед, наверно, пили –
Так были сладкие порой!

И волосы ее кудрились
По плечам и по спине.
И звуки жалобные лились
Ночной порою, при луне!!

И мной она теперь забыта, -
Прошло с тех пор уж тридцать лет.
В могиле, может быть, зарыта,
А, может быть, еще и нет!

Но я ее воспоминаю –
Ее, как первую любовь;
И ночью иногда вздыхаю,
И грудь мою волнует кровь!

Любимой женщине (песня)

Я везде с тобой и всюду,
Разлюбезная моя!
Не разлюблю и не забуду –
Жив покуда буду я!

И, если вдруг куда умчуся
Без тебя в далекий край,
Я от другой поберегуся,-
Не влюблюсь, ты - это знай!

А, если что со мной случится,
То образ мой в душе храни.
А если сердце застучится,
То другого полюби.

Тогда живи другой Любовью
И обо мне не вспоминай,
А обольется сердце кровью –
Не грусти и не вздыхай.
20 сентяября 1964 г.
 

На память любимой женщине в альбом

Я вновь тебя, родная, встретил,
И кровь мою волнует грудь.
Красу я прежнюю заметил,
И оттого пришлось вздохнуть!

Все те же милые движенья,
Знакомые уже давно.
И глаз лучистых выраженье,
На щечке - черное пятно!

И шеечку белей снежинки,
И ножки стройные твои,
И черные кудрей пушинки
Люблю... За это не брани!

Пишу тебе, а сам вздыхаю,
Твой образ вижу пред собой.
Я примитивный стих слагаю
И извиняюсь пред тобой!

Слагал бы лучше, но невмочь –
Ни сил, ни знаний не хватает,
И на дворе, к тому же ночь:
И сон волшебный донимает!

А всем сердцем я желаю
Скорее встретиться с тобой!
Хочу любви. О ней страдаю.
Твой образ милый предо мной!
27 января 1965 г.

Я напрасно за ней волочился

Я напрасно за ней волочился, -
Не так уж красива она и нежна.
Я с ней в школе когда-то учился;
Она мне казалося очень важна.

Она рыжие кудри носила
И чуть вздернутый маленький нос,
И глазами немножко косила,
Что ходил под рубашкой мороз!

Когда вырос я - то разобрался
В ее липовой рыжей красе.
При своих интересах остался,
А она - при рыжей косе!

А потом повстречал я другую
В горсаду у развесистых лип.
Красивую очень, но нравом лихую.
И как говорится: я здорово влип!

С ней встречался чуть больше недели
Очень капризна со мною была.
Мне капризы ее надоели,
И жажда моя уплыла!

И расстались мы с ней у порога,
У ее дорогого крыльца.
И прощенья просил я у Бога,
Чтоб ее уж не видеть лица!

Ну а третью я встретил на пляже –
Нагую: в чем мать родила.
И был от нее я в "мираже":
Стройна и красива была!

Встречался полгода - женился,
И счастлив я стал навсегда.
Но однажды я снова влюбился,
А теперь не влюблюсь никогда!

Прощай, Тамбовщина родная!

Прощай, Тамбовщина родная!
Прощай, мой черноземный край!
И даль безбрежная, степная,
И ветхий домик, и сарай!

Прощай, Отец и тетя Марья!
И пруд, заросший камышом.
И пресвятая бабка Дарья,
И пес ее по кличке "Джом"!

Прощайте, речки и долины,
И вы, прекрасные поля,
Дворы, дороги и овины,
Сады и трели соловья!

Умчался я от вас, родные,
Когда журчали с гор ручьи,
Когда ребята молодые
Мне пели песни вслед свои!

И этот день я помнить буду,
Он в память врезался навек!
И жив пока - я не забуду
Своих друзей и конный бег.

А времени прошло немало
С тех пор, когда покинул Вас.
Иных друзей уже не стало
В деревне Павловке сейчас!

Так же, как и я умчались
Туда, где лучше житиё...
Все в городах обосновались, -
Село оставили свое.

И нам не встретиться уж боле,
Родные, милые друзья.
Живите, здравствуйте без горя –
Тост подымайте без меня!
10 февраля 1974 г.

Осенью под Устинским мостом

В глубокую осень при морозе,
При ветре северном, во льду
ПДК(а) стоит в угрозе
В одном со сваями ряду.

Ни дров, ни угля, ни воды,
Ни кислорода нет, ни газа.
На два дня всего еды –
Виновники Шурлле и база.

К тому ж повинны Волочай
И голова всего отряда.
А ты - "Кудесник", отвечай.
И никакого с ними слада.

Альбина ведала и знала,
О том, что нет угля и дров,
Но властно мне она сказала:
"Езжай, работай... Будь здоров!"

Невольный труд

Нам давит плечи груз тяжелый,
Дрожат колени и уста.
Мы на чужой работе новой
«Ругаем боженьку Христа.»

За то, что нас в подвал загнали
И носилки в руки дали
Таскать и мусор, и песок.
Ниже гнись, тяни носок!

Сто сорок кубиков землицы
По чьей вине должны убрать?
Трещат носилки, рукавицы,
И рук не можем мы поднять.

Кого бы привести на суд
За бесплодный тяжкий труд?
Но мы все выдержим удары
Судьбы своей до лучших дней.
Ведь мы рабочие, не бары,
И все становимся сильней!

Бригада Коммунистического Труда

Команда крана номер три
Ухватиста и активна.
Весь день от утренней зари
Трудится оперативно!

Нет в работе здесь простоя,
Она ведется с огоньком.
И в наше время золотое
Работать больше с молотком.

Здесь кочегар и бодр, и весел.
Держит пар в котле на "Марке",
Он рук мозолистых не свесил,
Шуруя уголь в кочегарке.

И на этот славный кран
Попал Кривуля-капитан.
На днях с начальником ругался
И кочегаром оказался.

Правда, он с одной ногой,
Но работает отлично.
Проходит срок уже второй.
Держит Талишнев - сам лично.

И машинист проворно водит
Ему послушную стрелу.
Активно коммунизм возводит –
И бережно кладет плиту.

Так шаг за шагом, постепенно
Плита к плите ложится ловко.
Друзья! Скажу Вам откровенно,
Ведь так же строилась Каховка!

И шкипер, хоть преклонных лет,
Но пыла в нем, и в жизни много.
К работе - страстен, а в обед
Он пишет кистью понемногу.

Конец швартовый ли срастить?
Иль сваей упереться в брег?
Иль палубу водою смыть?
На все горазд он - вот стратег!

И матрос - его супруга,
Ему, стараясь подражать:
И для команды, и для друга
На стол подать обед на пять!

О, ко всему стремятся руки!
И нет, пожалуй, не от скуки,
А для будущего дела,
Чтоб Отчизна богатела!
20 августа 1961 г.

    Плохи наши дела

Дела уж очень наши плохи!
На зимний мы идем отстой.
У наших жен начнутся вздохи –
Их будет кошелек пустой!

Получит каждый по окладу
И принесет его домой.
А наши жены р-р-раз к Отряду
И оттуда хвост трубой!

Бранить, терзать и ранить душу!
Трясти нас будут словно грушу.
В ответ мы будем их ругать:
В Христа, апостола и мать!

         &